Публикации
Анна — княжна Ростовская.
15.10.2007
 Благоверная княгиня Анна Кашинская была родом княжна Ростовская, дочь Дмитрия Борисовича Ростовского (+ 1294 г.). Летописных сведений лично о ее детстве и отрочестве нет. Летописи не дают нам даже даты ее рождения (как и двух ее сестер), отмечают лишь год рождения ее брата Михаила (1286 г.), по-видимому, в младенчестве скончавшегося 1. Приходится прибегнуть к приблизительному расчету — если летописи упоминают о ее браке с Михаилом Тверским под 1294 г., а известно, что в те времена девушек выдавали замуж не старше 17 лет, то Анна родилась в 1278 или 1279 г.
Ничего не известно о ее матери: ни имени, ни происхождения. Ни в летописях, ни в старинных родословных, ни в житии св. Анны она не упомянута. В Никоновской летописи под 1276 г. только лаконически сказано, что Дмитрий Борисович женился; и еще сказано под 1289 г., что он и брат его Константин, оба с женами, ездили в Орду, где царь «держаше их во чти...»
Отсутствие других сведений о семье Анны смущать не должно. В те времена семья имела второстепенное значение, главное было влияние рода. Этот род создавал и формировал склад души, вводил в круг житейских понятий, обусловливал поведение, подобно тому как в наше время человека формирует общество. Летописи и предание сохранили характерные психологические черты ростовских князей XIII в., отразили события, которые Анна пережила вместе со своей родней, запечатлели и склад ростовской жизни той эпохи. Эти данные воссоздают то ростовское «лоно», которое взлелеяло и воспитало Анну, исторический фон, на котором вырисовывается ее сулуэт.
Князья ростовские отличались своеобразными душевными свойствами, унаследованными от своего родоначальника Константина, первого князя Ростовского (+ 1218 г. 2). Летописи расточают ему не мало похвал. Он был «христолюбив и благочестив», усердный храмоздатель, почитатель «иерейского и монашеского чина», книголюб, любитель просвещения (в его княжение при епископской кафедре начали вести летопись), по натуре мягкий, незлобивый, щедрый, милосердный, он скончался, горько оплакиваемый народом и своею вдовою — типичной древнерусской «благоверной княгинею», принявшей постриг над гробом мужа.
Эта благочестивая чета — крепкий христианский корень ростовской ветви Рюрикова древа. Отсвет ее добродетельности пал и на прекрасного храброго Василька. Внуки Васильковичи — Борис (дед Анны) и Глеб,— 40 лет княжившие в Ростовской Земле 3, напоминали деда своей ростовской мягкостью, уступчивостью, незлобием. В житейском плане это добродушие сказывалось миролюбием, опасениями, только бы другие Рюриковичи не вовлекли бы их в свои политические авантюры, только бы как-нибудь наладить отношения с грозной Ордой... Правда, на миролюбие Васильковичей влияли и обстоятельства — и обстоятельства тяжелые. Убиение отца, кн. Василька, гибель в Орде деда (в 1246 г.) по матери, кн. Михаила Всеволодовича Черниговского (Василек был женат на Марии Михайловне, дочери его), не пожелавшего исполнить «волю цареву» и поклониться огню, кусту и идолам; жестокая казнь в присутствии старшего Васильковича, 15-летнего княжича Бориса, в те дни приехавшего со своими боярами к хану на поклон; ужас этой казни (хан приказал покончить с кн. Михаилом не мечом, а побоями 4); страх, что открытая, непримиримая вражда к Орде деда и отца могла внушить мстительную подозрительность к ним, двум уцелевшим ростовским князьям, безвыходное положение...— все эти события и соображения предрешили внешнюю политику Васильковичей — решительную ориентацию на Орду и изъявление готовности к мирному сожительству с нею.
И братья стали изъявлять эту готовность не без усердия... В 1249 г. (Воскресен. лет.) Глеб Василькович едет в Орду к новому хану (Сартаку) на поклон. В 1250 г. туда же спешит Борис. Позже Глеб бывает в Орде неоднократно, то один с дарами, то с Александром Невским и его братьями. В 1257 г. (Воскресен. лет.) его женят на ордынке (в крещении Феодора). Александр Невский дружит с Васильковичами. Он не только ездил с ними в Орду, но и бывал у них в Ростове (в 1249 и 1259 гг.). По-видимому, Васильковичи привлекали его тем, что он находил у них поддержку в его политике терпения и лояльности по отношению к Орде.
Во время восстания (1252 г.), охватившего некоторые города Владимиро-Суздальской Земли, Васильковичи сидели смирно, а в 1277 г. (Воскресен. лет.) оба дружно отозвались на призыв хана (Менгу-Тимура) участвовать в его кавказском походе на ясов и поспешили на юг; княгиня и дети сопровождали их до Орды, где у семьи Глеба, женатого на ордынке, уже давно завязались родственные связи.
Татарская ориентация князей поощрения со стороны представителей Церкви не встречала, но какую-то меру сговорчивости с татарами они все же допускали.
Ростовские епископы Кирилл и св. Игнатий понимали безвыходное положение своих князей. Потрясенная до основания Ростовская Земля, дабы оправиться от пережитого, нуждалась в мирном течении жизни, однако иерархи зорко следили, чтобы сговорчивость не превращалась в измену христианской вере. Можно было жениться на татарке, но она должна была принять святое крещение; можно было сотрудничать с поработителями, но отнюдь не переступая религиозно-нравственных границ. Суждение Церкви, ясное, без обиняков, отразилось в «Сказании о царевиче Петре Ордынском», несомненно составленном в ростовской прицерковно-княжеской среде. В нем дана идеальная норма взаимоотношений вчерашних врагов; только через веру во Христа, через св. крещение и христианскую добродетельную жизнь враг становится другом, чужой — родным.
Ордынский царевич покидает Орду, принимает крещение в Ростове от епископа Кирилла, подвизается добрым подвигом в евангельских добродетелях и за это удостаивается видения святых апостолов Петра и Павла, повелевающих ему на месте видения создать церковь. По благословению епископа, исполнив повеленное, он впоследствии вступает в союз братской любви с Борисом Васильковичем (они стали «названными братьями»), а преемник Кирилла — епископ Игнатий, по обычаю того времени, скрепляет святой союз особым церковным обрядом побратимства. Свою жизнь царевич оканчивает в Ростове в родственной близости с семьей Бориса, а дети князя называли его, как родного, т. е. как «брата» отца,— «дядею до старости». «И преставился Петр (1290 г.) в глубоце старости и в мнишеском чину отыде к Богу, Его же возлюби...» — гласит сказание. Церковь сохранила образ возлюбившего во Христе и ответно возлюбленного врага и прославила Ордынского царевича канонизацией. Память его 30 июня.
Сказание свидетельствует о том, как живо обсуждался тогда в Ростове волнующий вопрос об отношениях христиан к монголам, в каком религиозно-высоком плане находила совесть удовлетворяющее ее решение и как строго охраняли святители христианскую веру.
Ростовское княжество было исстари страною религиозно-живою, славных церковных традиций, унаследованных от выдающихся святителей Х-XII вв.: св. Леонтия, св. Исаии и от препод. Авраамия — просветителей язычников сев.-восточной Руси, от епископов Луки и Пахомия — примерных, учительных архипастырей.
После Батыя при еписопе Кирилле (1231-1262 гг.), святителе типа киевских домонгольских иерархов, и епископе Игнатии (1262-1286 гг.) подвижнике-аскете киево-печерского склада, церковная жизнь в Ростовской Земле вновь ожила: строились храмы, возникали монастыри, церкви богато украшались иконами, фресками, драгоценной утварью, на всем лежала печать художественного вкуса. О благолепии кафедрального собора при епископе Кирилле сказано (в «Сказании о Петре, царевиче Ордынском»), что он был украшен золотом, жемчугом и драгоценными камнями, «аки невеста», а на клиросе «пели доброгласно», на правом — по-русски, а на левом — по-гречески. Упоминается (в том же «Сказании»), что при епископе Игнатии начали «крыти оловом и дно мостити мрамором святые Богородицы Ростовские», т. е. кафедральный Успенский собор.— В летописи (Воскресен. под 1278 г.) отмечено, что кн. Глеб «церкви мнози созда и украси их иконами и книгами...»
При монастырях возникали книгохранилища, изучали греческий язык, собирали русскую и переводную литературу, создавали кое-что свое: летописи, жития, сказания...
Было бы преувеличением полагать, что после Батыя культурные достижения Ростова в XIII в. были очень значительны. Важно, что хоть и скромные по размерам, а все же они были. Батый Ростовский край завоевал, а не разгромил и Ростовское княжество оправилось раньше других. Теперь в этом северо-восточном углу кто-то что-то собирал, копил, хранил и прятал, там прилежно что-то писали и списывали, по нему учили и учились. Благодаря этой добросовестной книжности препод. Стефан Пермский в XIV в. мог отметить, что принял постриг в Иоанно-Предтеченском монастыре в Ростове, потому что «многу книгу бяху ту». Миролюбие ростовских князей их спасало, предохраняло оно от бед и население. В Троицкой летописи под 1278 г. сказано, что кн. Глеб «служил татарам от юности... и избави многих христиан от поганых».
Население почти не знало до конца XIII в. тех массовых татарских грабежей под видом карательных нашествий, которые пережили во второй половине века Рязань, Курск, Москва, Владимир, Переяславль, Суздаль... и если некоторые волости и пострадали, то лишь потому, что оказались случайно на пути проходивших татарских отрядов...
Долгий мир благоприятствовал торговле, земледелию, притоку населения из неблагополучных соседних княжеств. Привлекал Ростовский край и татар — купцов и ремесленников — они охотно и густо оседали в Ростове и других городах. Народ хоть и брезгливо, но терпеливо их выносил. Создавалась горькая иллюзия мирного сближения. Но иногда терпению наступал конец... Притеснения сборщиков дани, распущенность сопровождавших их отрядов, наглое поведение татар-обывателей...— обид было много. В 1262 г., когда в нескольких городах (Владимире, Суздале, Ярославле, Переяславле) началось избиение «бесерменов» (откупщиков дани), ростовцы тоже сложа руки не сидели. Серьезные беспорядки разразились в Ростове и в 1286 г., но это произошло уже в отроческие годы Анны и об этом событии речь впереди.
Отличительные черты Ростовской Земли создавали особый склад, лад, как теперь говорят, «климат» ростовской жизни; мирно настроенные, благочестивые, терпеливые, незлобивые люди занимались в своем углу своими мирными делами. Правда, тихое благополучие уводило в тихую заводь политического захолустья, оно не прививало навыков с оружием в руках и хитрой дипломатией бороться за свое существование, свои интересы — это сказалось на исторической судьбе Ростова, быстро утратившего свою независимость, но оно же располагало к религиозности, благочестивой настроенности, возгревало любовь к Церкви, к церковному просвещению, к красоте церковного культа, приучало к нерушимому блюдению религиозно-нравственных традиций Святой Руси. Не мало данных было у тихого, благолепного Ростова в разбойно-воинственную эпоху, чтобы сделаться колыбелью святости. Недаром для многих русских святых Ростовская Земля была земной родиной и многие основатели приволжских и заволжских монастырей вышли из Ростова.
Таково было светлое родовое «лоно», где росла Анна в традициях крепкой православной веры, любви к Церкви, в почитании духовенства и «иноческого чина», составлявших обычное окружение княжеской семьи; в умилении перед родственниками-мучениками за веру. Не могла Анна не слышать с детства о предках, погибших при Батые, не хранить в памяти образа своего прадеда непреклонного Василька, не видеть его гробницы в городском соборе, не благоговеть перед пращуром-мучеником кн. Михаилом Черниговским, не чтить его дочери Евфросинии Суздальской...; не могла она также не слышать от отца о замученном в Орде в страшных пытках несчастном кн. Романе Ольговиче Рязанском, страстотерпце-исповеднике (+ 1270 г.): отцу Анны было 17 лет, когда погиб Роман Ольгович, а всех русских людей объял ужас этой неслыханной казни 5.
Трепетная тень «страстей» за веру, за правду, за святыню коснулась и ее детской души. Казалось, Провидение уже тогда начало приуготовлять ее к страданию, волнуя сердце и воображение образами замученных князей.
Рано коснулась души Анны и тайна святости.
Св. епископ Игнатий как глава Ростовской епархии был княжескому дому близок. Возможно, что Анну и других детей Дмитрия Борисовича он крестил, во всяком случае ее детство прошло под его воспитательным влиянием. Его суровые аскетические подвиги поражали современников, его резкое осуждение безусловного сближения с «погаными» было известно. В Ростове помнили (в княжеской среде несомненно), какую грозную строгость проявил святитель к скончавшемуся в 1278 г. кн. Глебу: через 9 недель после погребения владыка приказал взять в полночь его останки из Успенского собора, усыпальницы князей ростовских, и просто закопать в монастыре св. Спаса... За что такая кара? Кн. Глеб был богобоязненный, добрый, щедрый, смиренный, от «гордости отвращался, аки от змия...», а умирая, «тихо и кротко испусти дух...» (Никонов. лет. 1278 г.). Не переступил ли он религиозно-нравственных границ в уступчивости монголам, когда воевал за год до смерти вместе с ханом Менгу-Тимуром на Кавказе? Вина осталась неизвестной 6. За свою строгость святитель чуть было не поплатился запрещением к священнослужению. Митрополит Кирилл обвинил его в осуждении «мертвеца прежде Страшного Суда» (Никонов. лет. 1280 г.) и только благодаря заступничеству отца Анны Дмитрия Борисовича запрещение было снято.
Вере твердой, непримиримо-непреклонной, готовой на исповедничество учил Анну живой пример епископа Игнатия. Анне было лет 10-11, когда этот суровый подвижник скончался (+ 1286 г.), и уже при погребении его начались твориться чудеса, взволновавшие весь Ростов. Память его 28 мая.
Долгие годы близок был семье Дмитрия Борисовича и царевич Ордынский, тот праведный старец-татарин, для которого вера во Христа стала смыслом жизни, братски возлюбленный дедом Анны, «дядя» для ее отца; он окончил свои дни в Ростове в 1290 г. В год его кончины Анне было 12-13 лет. Не могли ли религиозные впечатления детства, чистой душою Анны усвоенные, возрастить в ней добродетельность, которой ее облекает житие? 7
Оно отмечает ее благочестие, благонравие, воспитанность в страхе Божием, в исполнении заповедей, в милостивом отношении к нищим, сирым и убогим; упоминаются ее молитвенные и аскетические подвиги; уклонение «от покоя и сладостной пищи», «молитва непрестанная и желание ненасытимое к Богу», всецелое предание себя в волю Божию, ревностное во всем богоугождение, безответная кротость, неведущая самолюбивого отпора и самозащиты; сказано, что Анна была «напитана поучением божественных словес» и «от того навыке духовного веселия и на красоту века сего не взирала, прелесть бе...» Обычная, овеянная духом монашества характеристика древнерусских праведниц в женских житиях.
Было бы неосмотрительно принять эти данные за биографические, но было бы так же неосмотрительно видеть в них пустое «извитие словес». Мы не знаем с достоверностью точно ли такою была Анна в юности, но несомненно знаем, что в древнерусской праведнице можно было отыскать именно эти черты идеальной духовной красоты. Не могла народная «похвала» не разукрасить Анну христианскими добродетелями, их радужными огнями сиял в памяти верующего потомства драгоценный алмаз — душа Анны, чему житие было лишь религиозно-эстетической оценкою и свидетельством. Только такой женский образ мог восхищать или умилять древнерусского читателя, для которого житие написано и было, тот житийный образ, «словесная икона» — реальность идеала, к которому ростовская праведница должна была приближаться, иначе Анна не могла бы ожить в душе верующих русских людей как святая.
Если проследить жизнь Анны в период княжения ее отца (1278-1294 гг.) по косвенным летописным данным, то можно отметить некоторые события, неожиданные и тревожные.
Дмитрий Борисович, отец Анны, по натуре был исключением среди сородичей. Беспокойный, нрава строптивого, неуживчивого, духа немирного, он ссорился по разным поводам сперва с двоюродным братом, «отымал волости у Михаила Глебовича со грехом и неправдою великою», замечает Воскресенская летопись (1279 г.), а через два года и с родным братом Константином, «воздвиже диавол вражду и крамолу между братьями». По-видимому, совместное княжение с Константином было Дмитрию Борисовичу не по нраву. Если бы епископ Игнатий не помирил их, кончилось бы вооруженным столкновением: Дмитрий Борисович уже собирал полки.
Ростовская политическая пассивность была тоже не по нем — и он делает попытки выйти из нейтралитета. Когда три сына Александра Невского — Дмитрий, Андрей и Даниил — затеяли поход на Тверь, он к ним присоединился: хотелось ослабить сильного, богатого тверского соседа и по возможности извлечь для себя и выгоды. Поход состоялся, но война не развилась. В Никоновской летописи (1288 г.) значится: «идоша все (союзники) к Кашину и сташа под Кашином 9 дней и все пусто сотвориша, а Коснятин сожгоша и оттоле восхотеша идти ко Твери. Князь Михаило (17-летний Михаил Ярославич, будущий жених Анны) противу их изыде со своей силою и тако начаша сосылатися (вести переговоры) и смирившися (заключив мир) разыдошася». Дмитрий Борисович никакой пользы из похода не извлек.
Не успел в Ростов вернуться — большая беда... Вдруг, стихийно (повод неизвестен), начались беспорядки: жители ударили в вечевой колокол — и бросились громить татарские дома и лавки, а татар выгонять из города вон. Это не было восстание против ненавистной власти, а только беспорядки, бунтарский протест против злоупотреблений ее представителей. Князья бросились в Орду умилостивлять хана. Никоновская летопись отметила (1289 г.), что уехал отец Анны и его брат Константин, оба с женами (Константин был женат на Ордынке). Анна с сестрами осталась на попечении родственников и бояр. Никто не знал, вернутся ли умиротворители и, если вернутся, то с какою вестью: накажет ли хан ростовцев беспощадным погромом или простит? По-видимому родственные связи в Орде помогли, обошлось благополучно, но пережитое не могло не оставить глубокого следа в памяти Анны. Ей было лет 12. В этом возрасте смысл события может ускользать, но само событие отпечатлевается в сознании. Могла она восчувствовать и то, что испытывали в те мучительные дни все окружающие ее люди: непреодолимый страх в ожидании жестокой мести. Сколько раз впоследствии приходилось Анне ожидать, казалось, неотвратимой беды — проявления мстительной злобы...
Второй поход на Тверь (в 1290 г.) был для Дмитрия Борисовича уже полной неудачей. Новгородцы поссорились с Тверью и привлекли на свою сторону Дмитрия Борисовича; он собрал рать и вторгся в тверские пределы, но прежде чем успел он с новгородцами соединиться, те уже заключили с Михаилом Ярославичем мир. И опять Дмитрий Борисович вернулся с пустыми руками.
Фатально-неудачна была и его дипломатия.
В 1293 г. между сыновьями Александра Невского — Андреем и Дмитрием — разгорелась ссора из-за великого княжения Владимирского, яростная, насмерть... В Орду полетели доносы, обвинения Дмитрия в измене хану; якобы, в тайных переговорах с противником хана — ханом Ногаем... Сторону Андрея взяли Дмитрий Борисович с братом и племянником и кн. Феодор Ростиславич Ярославский 8. Все князья вместе поехали в Орду. Ростовцы использовали свои связи и сильною рукою поддержали Андрея. Хан (Тохта) разобрал дело — и заключилось оно страшной бедою... Брат хана, царевич Дюдень, учинил такой погром северо-восточной Руси, что вспомнились времена Батыя. Пострадали Владимир и 14 городов... Громили без разбора и сторонников Дмитрия, и подозреваемых, и даже «своих». Досталось и Москве: кн. Даниил Московский, стоявший за брата Андрея, доверчиво впустил татар, а они разграбили весь город. Пострадали и другие «невинные» города: Можайск Смоленский, Углич Ростовский 9. Не пострадало только Тверское княжество. В коалиции против Дмитрия Тверь участия не принимала, но тверичи все же вооружились и решили сопротивляться. Но Дюдень, минуя Тверь, направился на Новгород. Новгородцы поспешили признать Андрея великим князем, а от Дюденя откупились. Царевич ушел восвояси.
Великое княжение Владимирское досталось Андрею, а Дмитрий в тот же 1293 г. скончался «в чернецах» в своем дотла сожженном и разграбленном Переяславле... Так закончилась на глазах у татар позорная междоусобица русских князей.
Отец Анны в войне не участвовал. Как же переживали в Ростове ужас тех дней? Что пережила тогда Анна?
Ростов, союзный Андрею, остался вне непосредственной опасности, пострадал только Углич, но не могла война не изменить мирного течения ростовской жизни. Страшные слухи, общее смятение, тревожные ожидания, неизвестность чем и когда беда кончится... Добежали вести, что татары громят Владимир, разграблена церковь Рождества Богородицы, а в соборе выломали чудный медный пол; Москва опустошена, Углич разгромлен, из Переяславля в панике перед наступающими татарами бежали все жители до одного... Наконец, ужас усугубляли грозные явления природы: громы, вихри, смертные болезни, страшные небесные знамения... Они отмечены в летописях под тем же 1293 г.
Не успели ростовцы опомниться,— скончался вернувшийся из Орды Дмитрий Борисович...
Княжение этого предприимчивого, но неосмотрительного человека, изменившего миролюбивым родовым традициям, не принесло Ростовской Земле никаких благ. Его походы были неудачны, дипломатическая услуга кн. Андрею оказалась не только бесполезной, но для Ростова роковой: поддержав незаконные великокняжеские притязания Андрея на Владимирский «стол» (он был младше Дмитрия), он содействовал усилению московских князей — Андрея и Даниила — и столь решительному, что уже при сыне Даниила — Иване Калите — Ростовское княжество оказалось под пятою Москвы.
Для Анны кончина отца — конец ростовскому периоду ее жизни. Неизвестно, была ли еще жива ее мать в 1294 г., или Анна с сестрою Василисою 10 остались круглыми сиротами, во всяком случае их судьбою теперь распоряжался дядя Константин Борисович. Из последующих летописных записей известно, что дядя в тот же год их судьбою распорядился — выдал обеих сестер замуж. В те времена установленного траура, очевидно, не знали. Хронологические даты браков нередко указуют на поспешность, с которой овдовевшие князья вступали во второй брак; по-видимому, кончина отца тоже не препятствовала переговорам со сватами и заключению брака с осиротевшими дочерями.
К Анне посватался кн. Михаил Тверской, о Василисе повели переговоры сваты самого «победителя» вел. кн. Андрея. Обе сестры были дочери богатого ростовского князя и несомненно считались «хорошей партией». Браки были дипломатические.
Беспокойный Дмитрий Борисович дважды вторгался в тверские пределы, породниться с ростовским княжеским родом значило для Михаила — попытаться наладить добрые отношения с соседом.
Брак Василисы отвечал исконному направлению политики Ростова: всегда быть заодно с Ордою и в добрых отношениях с князем, которого сила — татарская поддержка. Таковым был теперь вел. кн. Андрей.
Подробностей свадьбы Анны мы почти не знаем. Нельзя думать, что между женихом и невестою могла быть хоть тень «романа». Пушкинские строки в «Евгении Онегине»:
«...Расскажи мне, няня,
Про ваши старые года:
Была ты влюблена тогда?»
— И, полно, Таня! В эти лета
Мы не слыхали про любовь...
И далее:
— «Да как же ты венчалась, няня?»
— Так, видно, Бог велел...
могли быть отражением тех переживаний, которые до начала XIX в., хранясь в глубине народной жизни, были когда-то, на заре нашей культуры, достоянием русских девушек.
Житие упоминает, что сватов в Ростов послала мать Михаила — кн. Ксения, прослышав о красоте и добродетелях невесты, что Анну повезли в Тверь, где сейчас же бракосочетание и состоялось.
Имеется обстоятельное описание древнерусской княжеской свадьбы дочери Всеволода «Большое гнездо» — Верхуславы (в 1189 г.) с Ростиславом Рюриковичем Белгородским. Надо думать, что через 100 лет свадебный обряд в главных чертах остался тот же.
После соглашения со сватами сейчас же начались проводы Верхуславы. Съехались князья — родственники и соседи. Невесту наделили жемчугом, драгоценными камнями, золотыми и серебряными вещами. Щедро одарили сватов, их жен и прибывших бояр жениха. Будущему зятю были посланы с ними подарки. Одарили невесту не только родственники, но и отцы города. В доме будущего тестя две недели длились пиры и веселье. Затем наступила торжественная минута — отъезд невесты. В окружении всех гостей и толпы народа невесту посадили на коня, а ее отец и мать со всем двором проводили ее до третьего стана, т. е. до третьей остановки. Тут родители с ней расстались и далее провожали ее брат и бояре отца с женами. Через 6 дней свадебный поезд прибыл в Белгород и в тот же день жениха и невесту повенчали. После венца три дня пировали всем городом.
Трудно допустить, что свадьба Анны была так же весела и пышна... Длительные празднества с шумными пирами едва ли были в Ростове тогда ко времени: недавние ужасы погрома... недавняя кончина отца невесты... Невесела была, однако, и невеста...
Что могла Анна слышать о женихе? Что ожидало ее в Твери?
Сведения о Михаиле не обещали безмятежной супружеской жизни. Отец дважды ходил на Тверь с ратью. От него могла Анна слышать о молодом князе, что он решителен, мужествен и предприимчив, по стати своей воинственен, независим и горд; что этот горячий, своевольный тверской князь за год до свадьбы, в нашествие Дюденя, проявил редкое мужество и один из всех князей решил защищаться в Твери, тогда как остальные, запуганные вражьей силою, без сопротивления открывали Дюденю путь в свои города. Но к чему бы это отважное сопротивление привело, если бы татары осадили Тверь, а не прошли в новгородские земли?
Могла слышать Анна от отца и отзывы о внешности Михаила, быть может, похожие на те, что записаны в Никоновской летописи: «телом велик зело и крепок, мужествен и страшен взором...»
Несомненно знала Анна, что ее жених единственный сын у матери, вдовствующей княгини Ксении; что ее будущая свекровь очень благочестива и умна, по смерти пасынка кн. Святослава и за малолетством Михаила несколько лет от его имени княжила в Твери, управляемой боярами; знала, что одна сестра жениха замужем за Юрием Волынским, а другая три года назад приняла монашество.
Прибыла Анна в Тверь 8 ноября 1294 г. в день Архангела Михаила, в день ангела жениха. Ее сопровождали ростовские бояре, у Тверской заставы свадебный поезд встретили бояре тверские и повезли к венцу. Здесь, в соборе, впервые Михаил увидал свою невесту.
Мы не знаем внешности Анны. На иконе XVII в. она изображена старицей со скорбным лицом и четками в руках. На другой иконе, тоже древней, писанной иконописцами женского Сретенского монастыря в Кашине, хранившейся в церкви Воздвиженского кладбища, она изображена во весь рост, молодою; правая рука поднята, в ней восьмиконечный крест и четки, в левой, опущенной, свиток. На фреске (конца XIX в.) в Костромском Богоявленском-Анастасьином монастыре живописец изобразил ее вместе с другими русскими праведницами, княгинею Тверской — в венце, убрусе и княжеском наряде, придав ее облику нежную миловидность юности; протянутая рука, та самая правая «двуперстно благословляющая рука» ее нетленных останков, из-за которой так сильна была в XVII в. «мгла пререканий», что церковная власть почла благоразумным лишить Анну достоинства канонизованной святой,— на фреске изображена вне спора: пальцы сложены, но определить нельзя в двуперстие или троеперстие: в блаженном краю святых нет места для подобных споров...
Венчал Михаила и Анну епископ Андрей 11, второй епископ еще совсем новой, лишь в 70-х гг. XIII в. основанной Тверской епархии. После венца кн. Ксения благословила новобрачных пречистым Крестом и образом Спасителя. «И бысть радость велия во Твери...» (обычная летописная формула для всяких княжеских удач и празднеств).
Как отметила Тверь бракосочетание своего князя, неизвестно, а кашинцы впоследствии запечатлели это событие устройством церкви имени Архангела Михаила и триумфальных («Михайловских») ворот от Кремля к Тверской дороге. Памятников этих не существует в Кашине уже давно, но в день свадьбы Анны до наших дней (до революции) в Кашинском Успенском соборе бывала праздничная служба, а духовенство ходило с крестом по домам прихожан.
———
Примечания:
1 В летописях разногласие: одни именуют его Михаилом, другие Александром. Во всяком случае, кроме даты рождения никаких упоминаний о нем больше нет, что дает основание предполагать, что он скончался в младенчестве.
2 Сын Всеволода «Большое Гнездо»; отец выделил Ростовское княжество из Владимиро-Суздальской области и отдал Константину, этим было положено начало родословной князей ростовских.
3 Особенность Ростовской Земли: князья-братья княжили совместно. См.: Пресняков. Образование великорусского государства. Пг., 1920, стр. 58-59.
4 Сказание о гибели кн. Михаила Черниговского и его боярина Феодора было несомненно составлено в Ростове, либо кем-нибудь из очевидцев казни, либо с их слов. (Митр. Макарий. История Русской Церкви. Т. V, стр. 413 и в Воскресен. лет. под 1246 г.)
5 Роман Ольгович открыто исповедал свою веру, что она святая, а татарская «поганая»; ему отрезали язык, выкололи глаза, обрезали уши, рассекли руки и ноги по суставам. Это было при хане Менгу-Тимуре.
6 Карамзин предполагает, что до епископа Игнатия дошли сведения о неблаговидном поведении кн. Глеба в Орде во время похода. (История Государства Российского, т. IV, стр. 142).
7 Ан. Титов. Житие благоверной княгини Анны Кашинской по синодальной рукописи, хранящейся в Московской Патриаршей библиотеке за № 622.
8 Он был женат на ханской дочери: по одним источникам на дочери хана Менгу-Тимура, по другим — хана Ногая. Карамзин и Соловьев склоняются ко второй версии. В родословной таблице ярославских князей (см.: Экземплярский. Великие удельные князья в период 1238—1505) вторая жена кн. Феодора именуется — Анной Ногаевной. Обратно
9 В «Истории Углича» (Кисселя. Ярославль 1844 г.) автор объясняет разгром Углича и других городов тем, что Андрей обещал Дюденю и его войску хорошую плату, а также продовольствие, лошадей и проч., но обещания не сдержал, тогда татары из мести учинили общий погром.
10 Другая, старшая сестра Анны (ее имя неизвестно), еще при жизни Дмитрия Борисовича была выдана замуж за кн. Ивана Переяславского (в 1286 или 1291 г., летописи дают разные даты).
11 Литовец родом, сын кн. Горденя; в 1266 г. он был взят в плен Довмонтом (Тимофеем) Псковским, крестился и принял монашество. В 1290 г. он был назначен на Тверскую кафедру киевским митр. Максимом из игуменов Тверского монастыря на р. Шоше.
Пo книгe СВЯТАЯ БЛАГОВЕРНАЯ КНЯГИНЯ АННА КАШИНСКАЯ, Московское подворье Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1996 г.
Внимание!
При
использовании материалов просьба указывать ссылку:
«Пасха. Информационный проект»,
а при размещении в интернете – гиперссылку на наш сайт: packa.ru
Все новости раздела
|
