|
Пречистому Образу Твоему покланяемся, Благий, просяще прощения прегрешений наших.
И как не поклоняться тому Образу, который представляет нам дражайшего Спасителя нашего в том виде, как Он, Бог Сый Беспредельный, из любви к нам, бедным грешникам, облекся плотью нашею и соделался навсегда, яко един от нас? Как не чествовать и не лобызать с благоговением тот Образ, пред коим благоговеют Архангелы и Ангелы, коего трепещут духи злобы, в коем природа наша красуется всею славою Божества? Если мы дорожим изо бражениями людей, близких к нашему сердцу, или великих благодетелей человечества; любим часто смотреть на них; ставим их на самые по четные места, а иногда лобызаем их: то как не хранить и не чтить Образ Того, Кто пролил за нас на Кресте кровь Свою, Кто освободил нас от греха и смерти вечной, возвратил нам рай и доставил Царство Небесное?
Было однако же время, когда это поклонение стоило крови и жизни покланяющимся, когда не только покланяться Образу Спасителя, даже иметь его у себя, вменялось за преступление самое тяжкое. И так поступаемо было не у язычников, не у магометан, не у евреев, а между христианами, в державе, издревле славившейся усердием к вере и уставам Церкви! И такое безумие продолжалось не год, не два, не три, а более ста лет!.. Когда представляешь теперь себе все это, то не знаешь, что думать и чем изъяснить ослепление столь ужасное!
Ибо, что такое сделали св. иконы, чтоб им быть предметом гонения столь лютого и продолжительного? Что некоторые из христиан, по простоте своей, простирали благоговение и усердие свое к ним до излишества, останавливаясь мыслью своею на изображении, вместо того, чтоб восходить чрез него к изображаемому? Но по этой же причине надобно было бы сокрушить все иконы и в великом храме природы; надлежало бы погасить на небе солнце, луну и все звезды, а на земле истребить источники и реки, горы и леса, самых животных; ибо все это бывало, и доселе служит для целых народов, предметом не только суеверного почтения, но и обожания. И однако же храм природы, несмотря на такое злоупотребление, доселе полон иконами, как был в начале мироздания. Зачем же близорукой мудрости земной не подражать было в сем отношении мудрости небесной?
Много ли, впрочем, из самых простых христиан таких, кои какую бы то ни было икону принимали прямо за лице, ею изображаемое, и думали, что древо и краски составляют самое Божество? Такого человека надобно долго искать, и сыскав, при надлежащей беседе с ним, редко не окажется противного, то есть что он не умеет только выразить своих понятий, как должно, а не то, чтобы не умел отличить иконы от лица, ею изображаемого. Что же касается до других людей, самых простых и непросвещенных, то их усердие и любовь к св. иконам могут казаться некоторым простирающимися до излишества именно потому, что в этих судьях самих слишком уже мало усердия не только к св. иконам, а и к св. лицам, на них изображенными.
И разве нет целого сословия пастырей и учителей Церкви, которое на то истое и учреждено, дабы вразумлять погрешающих, руководствовать немощных? При таком руководстве, св. иконы суть одно из наилучших средств к научению православного народа св. истинам Веры. Это самые вразумительные письмена для тех, кои не знаю письмен. Поелику же таковых всегда и везде большая часть: то лишить храмы св. икон значит лишить целый народ одного из самых действительных способов к наставлению его в Вере. Что может сравниться с назидательностью св. храма, украшенного, по надлежащему, св. иконами? Вступая в священное окружие его, человек невольно отделяется мыслью и чувствами от всего греховного мира; вступает как бы в видимое сообщество святых; преносится
духом в Церковь праведников, на небесах написанных. Что ни взор, то благочестивая мысль или святое чувство. Благоразумно ли закрыть сей источник святого воодушевления? И чем заменить его? Искусственными ли колонами, картинами, изображениями природы? Но они возбудят в тебе удивление к художнику, а не к Господу; тогда как икона, даже безыскусственная, прямо заставляет думать о Святом. Не пред иконами ли и не их ли действием решалась судьба людей, даже целых народов? Вспомните Марию Египетскую: кто возбудил в душе ее святое дерзновение обещать пред Богом исправление своей жизни? Взор на икону Богоматери, стоявшую над дверьми храма Иерусалимского. Равно не память ли о сей иконе и обете, пред нею произнесенном, поддерживала ее потом в продолжение четыредесятилетних, неимоверных подвигов пустынных? Судьба всего нашего отечества в отношении к вере так же решилась, можно сказать, не чем другим, а святою иконою. Ибо что особенно подействовало на св. Владимира в пользу Восточного Православия, когда он колебался и недоумевал в избрании веры? То, что греческий философ, убеждавший его к принятию христианства, заключил убеждения свои представлением пред великого князя картины Страшного суда. Св. икона прекратила наше колебание; св. икона сделала нас христианами, и при том православными. После сего, если бы и все прочие народы христианские, по нерассудной гордости, престали поклоняться иконам, то православному отечеству нашему, из одной благодарности, подобало бы никогда не оставлять к ним должного почтения.
И как престать почитать св. иконы, когда употребление их утверждено примером Самого Иисуса Христа и Его Апостолов? Когда важность и святость их запечатлены чудесами и знамениями, от них происходящими? Если бы поклонение иконам было противно духу веры и благочестия, то Спаситель не стал бы отпечатлевать лица Своего на убрусе, и не послал бы его к Авгарю, ибо мог ли Авгарь не облобызать сего образа и не поклониться ему? Равно как мог ли Пославший не знать, что сделают с тем, что послано? Если бы изображения Святых заключали в себе что-либо не святое, то Евангелист Лука не подал бы первый примера изображать на иконе лицо Богоматери: ибо ему, водимому Духом Святым, нельзя было не предвидеть, что лик Богоматери, из-под его Апостольской кисти, не замедлит сделаться предметом всеобщего благоговения и что пример живописующего Евангелиста не останется без подражателей в Церкви Христовой. Наконец, если бы иконопочитание было несообразно со свойством Нового Завета, то благодать Св. Духа не избирала бы икон в видимое орудие своих чудесных действий, совершая чрез них различные исцеления. Так мыслили древние защитники иконопочитания и проливали за св. иконы кровь свою. А мы, братие, поклоняясь невозбранно св. иконам, будем проливать пред ними, по крайней мере, благодарственные молитвы за то, что Промысл Божий не дал злу иноборства утвердиться в Православной Церкви, как оно утвердилось, к сожалению, в некоторых обществах христианских.
Но, что приобрели сии общества, отвергнув необдуманно почитание св. икон? Возвысились в понятиях о предметах веры? Напротив, видимо приблизились к опасности потерять веру в самые существенные догматы Христианства и охладели в чувстве до того, что с равнодушием слушают и читают самых ожесточенных хулителей имени Христова. Где же мнимая выгода от неиконопочитания? Разве в том, что храмы начали походить своею внутренностью на места простых собраний, так что их завсегда тотчас можно обратить на какое угодно употребление?.. И недальновидные, обнажив безрассудно церковь свою, думали укрыться с сею наготою мод сенью заповеди Моисеевой; не сотвори себе кумира, ни всякого подобия! да не поклонишися им, ни послужиши им! (Исх. 20, 4. 5). Но Богомудрый законодатель еврейский запрещает, очевидно, те кумиры и изваяния, кои были в употреблении у язычников, и представляли со бою их божества нечистые, но не запрещает священных изображений предметов святых. Доказательством последнего суть златые изображения Херувимов, кои, по повелению Самого Бога, поставлены Моисеем в скинии свидения, и притом в святейшем ее месте — над ковчегом Завета, куда именно обращались лицом все молящиеся.
И кто из нас, устрояя икону, думает творить кумир или подобие Божие? Кто надеется изобразить беспредельного и неописанного? Мы только написуем те образы, в коих Господь и Создатель наш благоволил видимо являться нам, Своим тварям. Так мы изображаем Бога Отца в виде Старца, потому что Он в видениях Пророка Даниила представляется ветхим день ми. Так изображаем Св. Духа в виде голубя, и в виде огненных язык; потому что в первом виде Он сошел на Сына Божия во Иордане, а во втором — на Апостолов в день Пятидесятницы. Что тут предосудительного? Что касается до Сына Божия, Спасителя нашего, то можно ли не изображать Его в образе человеческом, когда Он принял сей образ на Себя на всю вечность? А изображая тако, можно ли не поклоняться сему Образу, когда Им спасены мы и весь мир?
Итак, с какой стороны ни рассматривать почитание св. икон, оно представляется достойным всякого уважения, одним из благолепных украшений церкви, из действительнейших средств к назиданию в вере и добрых правах. После сего остается только с благодарностью правильно пользоваться сим средством, стоившим так дорого защитникам иконопочитания, кои полагали и многие положили за него души своя. То есть, как пользоваться? Обращая молитвы, прошения и благодарения свои не столь ко к иконам, сколько чрез них к тем св. лицам, кои на них изображены; — возбуждаясь зрением святых лиц и их святых подвигов, на иконах изображенных, к подражанию их вере и добродетелям; — не простирая чествования св. икон до обожения вещества, их составляющего, и не приписывая им других необыкновенных качеств, кроме тех, кои зависят от невидимой благодати Божией, чрез них действующей.
Пользующиеся таким образом св. иконами, по опыту знают, какая великая польза от того душе; а непользующиеся неудивительно, если не знают сего. Последним посему можно и должно сказать и теперь то же, что сказано было, как повествует ныне чтенное Евангелие, Апостолом Андреем, брату его Нафанаилу: прииди и виждь! (Иоан. 1, 46). Аминь.
(Ариепископ Иннокентий. Великопостное чтение. М. 1997.)
|
